На сегодняшний день «идеологический» подход, как система взглядов, набирает все большие обороты на Западе. При этом, если говорить о холодной войне как о выборе пути развития, то наиболее крупным сторонником данной точки зрения является Дж. Л. Гэддис. Развитие его взглядов изучалось многими учеными. Более того, сегодня как в западной, так и в отечественной историографии стало чуть ли не нормой критиковать его подход. Между тем, различные ученые по-разному определяют принадлежность Гэддиса к тому или иному направлению в историографии. Его причисляют к «постревизионистам», «неотрадиционалистам» и др. При этом редко уделяется внимание именно идеологической составляющей его подхода, что, на наш взгляд, с течением времени стало определяющим фактором в его взглядах.

Так, например, Х. М. Харрисон говорит, что постоянные обвинения в сторону Сталина, советского авторитаризма и марксистко-ленинского учения позволяют причислить Гэддиса к «лагерю ортодоксов или неоортодоксов». Также, по мнению Харрисон, недопустимо рассматривать холодную войну только в ключе противостояния Соединенных Штатов и Советского Союза, совершенно не учитывая роль и политику других игроков на международной арене[1].

Долгое время последовательным оппонентом Гэддиса являлся М. П. Леффлер. Хотя на данный момент их позиции по вопросу происхождения холодной войны сблизились, стоит упомянуть хорошо изученную в отечественной историографии дискуссию между Гэддисом и Леффлером. А. О. Чубарьян отмечает, что основные разногласия между учеными сводятся к следующему: холодная война – это идеологическое противостояние двух систем ценностей (Гэддис), или в ее основе все же лежали факторы геополитики и реальной политики (Леффлер)[2]. Таким образом, при наличии большого количества смежных точек зрения, отечественная наука выделила в американской историографии два основных полюса и подхода к холодной войне.

Соавтор Леффлера по некоторым работам Д. С. Пэинтер также является одним из последовательных критиков Гэддиса. Так, в зарубежном журнале «История холодной войны» он в одной из своих статей высказывает мысль о том, что Гэддис в своих работах, во-первых, идет на сознательное упрощение сути холодной войны, сводя ее к борьбе между «богом и дьяволом», во-вторых, упускает из виду «эволюцию мировой экономики, и то, как она влияла и становилась объектом влияния холодной войны», и, в-третьих, игнорирует результаты исследований других ученых, таких, как, например, Леффлер, выявивший влияние социальных, политических и экономических условий конца Второй мировой войны на возникновение биполярности[3].

Последовательным оппонентом Гэддиса также является скандинавский историк Г. Лундестад. В журнале «История холодной войны» Лундестад пишет о том, что американский историк, по сути, возрождает традиционалистский подход со всеми присущими ему недостатками. По его мнению, работа Гэддиса с советскими источниками, которые стали доступны после распада СССР, не привела его ни к чему новому. Скандинавский ученый указывает, что Гэддис как игнорировал роль третьего мира в холодной войне и Западной Европы, так и продолжает концентрироваться исключительно на холодной войне с точки зрения США[4]. Также Гэддис, согласно Лундестаду, говоря о движущих силах американской внешней политики, отделывается общими фразами о «свободном рынке» и «экономической интеграции», совершенно не раскрывая специфику американских экономических интересов (компании, ресурсы)[5]. Кроме того, Гэддис, по Лундестаду, абсолютизируя роль марксистко-ленинской идеологии в принятии решений советским руководством, совершенно упускает из виду, что советские лидеры могли руководствоваться не только идеологией, но и национальными интересами[6].

Контраргумент Гэддиса заключается в том, что нападки на него совершаются из-за того, что его концепция отличается от общепринятых толкований и, видимо, «нелегко было бы им [критикам Гэддиса], если бы холодная война развивалась иначе»[7]. Вероятно, автор имел ввиду, что его концепция рассматривалась бы абсолютно в другом свете в случае победы СССР, однако более конкретных пояснений историк не дает.

Среди отечественных исследователей пристальное внимание работам Дж. Л. Гэддиса уделили А. М. Филитов, Д. Г. Наджафов, В. Л. Мальков, Н. И. Егорова и др. В российской науке Гэддиса зачастую называют «постревизионистом», хотя в 1991 г. Филитов, соглашаясь с немецким ученым В. Лотом, указывал на «размытость вопроса об ответственности…» у американского историка. Это затрудняло однозначную классификацию его подхода. Тяготение Гэддиса к преимущественной вине СССР при признании частичной ответственности США, по Филитову, дает основание рассматривать его, как автора «не относящегося к “ревизионистам”», но тем не менее пытающегося «отойти от догматов»[8]. Н. И. Егорова обращает внимание на выявленное Леффлером и Лундестадом тяготение Гэддиса в работах 1990-х гг. к неортодоксальному взгляду на возникновение холодной войны, а это означает возврат к теме ответственности одного только СССР за раскол мира на два полюса[9].

Именно за попытку возрождения одностороннего подхода к генезису холодной войны и тему ответственности СССР Гэддис чаще всего и подвергался критике. Однако, если посмотреть на творчество историка в целом и проследить эволюцию его исторических и философских взглядов, то внимание привлекают совершенно другие аспекты его подхода. В первую очередь – это взгляды на причины возникновения холодной войны. За весь период работы они претерпели существенную трансформацию, отражая изменения в понимании историком сути холодной войны.

Гэддис, как и многие ученые, относится к поколению историков, начавших свою работу до крушения биполярной системы. Все творчество Гэддиса можно разделить на три этапа, если взять за основу периодизации определение историком причин холодной войны.

Первый этап. Начало первого этапа можно датировать первой половиной 1970-х гг. и выходом одной из первых работ ученого[10]. Работы Гэддиса, изданные в данный период, можно отнести к зарождавшемуся в те годы «постревизионизму», при некотором крене в сторону большей виновности СССР.

Можно согласиться с А. М. Филитовым, что тогда Гэддис придерживался «идеологической модели» в интерпретации генезиса холодной войны, которая заключается в том, что «причины “холодной войны” кроются в издержках взаимного восприятия»[11]. Нежелание сотрудничества с Западом и стремление к максимальному расширению влияния СССР усугублялись также, по мнению Гэддиса, Сталиным и сталинской системой[12]. Филитов закономерно критикует посыл Гэддиса, а вслед за ним Дж. Кеннана и Т. Патерсона о том, что, якобы, накануне холодной войны в американской политике не было иных целей, кроме оборонительных, а было только «чувство страха»[13].Таким образом, в отечественной историографии утвердилось мнение, что субъективные исторические факторы играют на тот момент ведущую роль во взглядах Дж. Л. Гэддиса.

Работа Гэддиса в тот период шла по двум векторам: первый – это исследование стратегии «сдерживания» (в монографиях 1982 г. [14], которая была переиздана в 2005 г., и в монографии 1987 г.[15], в написании которой также участвовал Дж. Ф. Кеннан) и второй – международные отношения России (а затем и СССР) и США с момента возникновения последних[16]. Оценка А. М. Филитова верна в отношении второго вектора, который в последующих работах Гэддиса стал доминировать. Однако, говоря о «сдерживании», Гэддис выявил ряд противоречий в системе принятия внешнеполитических решений, предопределивших функционирование данной доктрины и проявившихся в качестве движущих сил американской внешней политики: противоречие между «универсалистами» и «партикуляристами»; недостаточные представления лидеров о реальных интересах государства; противоречия между демократами и республиканцами по вопросам экономических интересов США; противоречия между администрацией президента и бюрократическим аппаратом[17]. Если бы Гэддис развивал далее этот вектор своей работы, то его труды, вероятно, можно было бы отнести к «деидеологизированному» направлению в западной историографии.

Если же речь идет об объективных факторах генезиса холодной войны, выявленных российской историографией в работах историка, то Гэддис уделил внимание роли общественного мнения в ее развязывании. Как указывает Филитов, Гэддис применял «модернистский» подход, говоря о том, что общественность играла активную роль и подталкивала правительство к конфронтации[18].

Сегодня при обращении к историографическому источнику можно выявить ряд неотмеченных моментов. Действительно, в 1972 г. Гэддис утверждал, что переход к политике холодной войны был совершен трумэновской администрацией под влиянием противоречий в политической системе США[19]. Однако важнейшей предпосылкой, по его словам, является изменение основ внешней политики Соединенных Штатов еще до прихода Трумэна к власти: «Вторая мировая война спровоцировала революцию в американской внешней политике. До этого конфликта большинство американцев верило, что они надежно защищены… События 1939–1940 гг. показали лидерам рузвельтовской администрации, что они ошибались»[20].

Таким образом, очевидно, что Гэддис в первую очередь рассматривал процесс перехода к холодной войне глазами американских политмейкеров, то есть изнутри. Потому Гэддис в первый период научной деятельности уделял такое существенное внимание восприятию советской угрозы американским обществом и политической элитой. На данном этапе мы видим четко выраженный многофакторный подход и справедливо отмеченный в отечественной историографии крен в сторону виновности СССР в начале холодной войны и, соответственно, невиновности США.

Возможно, что в 1997 г. термин «переосмысление» процесса возникновения биполярности означал для Гэддиса попытку взглянуть на истоки холодной войны не изнутри, а извне, на основании появившихся новых источников. В начале 1990-х гг. в работах автора происходит постепенная смена подхода к самой сути холодной войны, что позволяет говорить о начале второго этапа творчества историка.

Второй этап. В своей главной монографии[21] второго периода творчества, изданной в 1997 г., Дж. Л. Гэддис двояко определяет причины и движущие силы холодной войны. С одной стороны, это, как и раньше, признание большой роли субъективных факторов. Н. И. Егорова указывает, что Гэддис в своей монографии в основном говорит о роли «Сталина, советской системы и идеологии» в генезисе конфронтации[22]. Другой отечественный исследователь – В. О. Рукавишников – также обращает внимание на то, что Гэддис подчеркивает определяющую роль личности Сталина в развитии конфронтации между Востоком и Западом[23].

С другой стороны, менее раскрытой в отечественной историографии, эти субъективные факторы укладываются в определенную, более широкую логику размышлений: основы противоречий холодной войны автор находит непосредственно в процессе генезиса каждой из стран, указывая на принципиально различную основу менталитета русских и американцев и противопоставляя русскую и американскую государственность в контексте Восток – Запад.

Историк утверждает, что пришедшее к власти в 1917 г. советское правительство имело источником легитимности своей власти не божественное провидение и демократические выборы, а научную основу. Большевики полагали, что могут конструировать историю. Целью нового советского правительства было еще и другое – «мировая революция». Потому Гэддис указывает на существенный, с точки зрения западных мыслителей и историков, факт: «…то, что обещал Ленин, было вмешательством не только в политику других государств, но и в их общественное устройство»[24].

Протестантская этика, лежащая в основе миросозерцания и мироощущения американцев, этика индивидуализма, базируется на тезисе о том, что человек конструирует действительность и способен изменить мир вокруг себя. С этой точки зрения сознание определяет бытие. Соответственно, Гэддис указывает на то, что американцы, имея представление о замыслах советского правительства о «мировой революции», восприняли эту мысль как серьезную угрозу. Ведь они воспринимали информацию на основе своего менталитета.

Гэддис (как и Р. Крокатт, а позднее, в 2000-х гг., О. А. Вестад и Р. Саулл), указывает на параллелизм в истории России и США, которые в начале XX в. предложили миру две новые идеологии, два суперэксперимента по созданию справедливого и свободного общества. Со стороны США это было системное декларирование вооруженного нейтралитета, идеология открытых рынков и коллективной безопасности. «Это была, конечно, не “ленинская революция”, но это была альтернативная мировая политика по устранению несправедливости и угрозы войны…. По большому счету, история двадцатого века произросла из столкновения этих двух идеологий –вильсоновской и ленинской…»[25].

Гэддис пишет, что обе идеологические системы имели высокий экспансионистский потенциал. Так, Вудро Вильсон начал великий эксперимент по созданию надгосударственной структуры мирового масштаба – Лиги наций, в то время как В. И. Ленин призывал пролетариев всех стран объединиться и опрокинуть угнетателей. Итак, автор приходит к мнению, что «события 1917–1918 гг. стали символической точкой отсчета в противостоянии между коммунизмом и капитализмом», как между двумя странами, выбравшими противоположные пути общественного развития[26].

Переходя непосредственно к моменту формирования биполярности, Гэддис изначально отмечает, что Вторая мировая война создала «вакуум силы» в Европе, так же, как Первая мировая война создала вакуум легитимности[27]. После победы во Второй мировой войне Россию и Америку стало разделять много деструктивных факторов: «Противоречия между демократической и авторитарной политической традицией; коммунизмом и капитализмом; советской памятью об интервенции после Первой мировой войны и американской памятью об оппортунистическом пакте Сталина и Гитлера. Сложно было ожидать, что несколько лет союзничества могли ликвидировать столь долгосрочные противоречия»[28].

Однако данных противоречий, согласно Гэддису, было недостаточно для возникновения холодной войны, если бы не мышление политических элит. Упустив возможность избавиться от тяжелого наследия прошлого, американская политическая элита видела только свои «витальные потребности» и не могла упустить шанса создать экономическую систему, обслуживающую американский капитализм, а также систему мировой безопасности, где Америка играла бы главную роль[29]. Итак, по сравнению с первым этапом творчества историка, в вопросе о виновности в происхождении холодной войны мы видим однозначный сдвиг в сторону признания определенной доли ответственности США.

У Сталина, чья страна потеряла 27 миллионов граждан (цифра приводится Гэддисом), существовало свое видение системы коллективной безопасности. Гэддис подчеркивает, что Сталину постоянно приходилось разделять и балансировать между интересами партии и интересами страны, но главное – это то, что национальная безопасность для Сталина означала и была связана с его личной безопасностью, и он готовился к тому, чтобы отстаивать советские интересы и «за пределами территории, где он правил»[30].

Продолжая анализировать роль субъективного фактора, Гэддис рассматривает социальное поведение политических лидеров как самореализацию в конкретных исторических условиях[31]. Эти условия, по мнению автора, для американской элиты состояли в том, что Сталин проводил экспансионистскую политику, и эта политика требовала реакции. При этом «Длинную телеграмму» Дж. Кеннана Гэддис рассматривает как информацию, поступившую в систему и сподвигнувшую американскую элиту на жесткую ответную реакцию и переход к конфронтации.

Гэддис указывает, что если бы Кеннан был прав в своей телеграмме, то Сталин был бы в «первую очередь ответственным» за начало холодной войны. Но в том и заключается закономерность истории, по автору, «что мы не можем утверждать, что поведение конкретной личности, которая следует своей природе, не сдерживаясь и потакая себе во всем», могло быть причиной конфронтации. Говоря о природе происхождения биполярной системы международных отношений, необходимо учесть потребности и чаяния всех других членов общества[32]. Таким образом, личностный фактор играл серьезную роль в генезисе холодной войны, но при этом его влияние было не безгранично, а имело определенные пределы.

Итак, мы видим эволюцию подхода автора, которая заключается в переходе от взгляда изнутри американской политики к рассмотрению эволюции идеологий как информационных систем, существование которых было предопределено конкретными историческими условиями, а функционирование обусловлено их структурой и субъективным поведением лидеров. К объяснению настроений американской элиты и роли Сталина в развязывании холодной войны привлекается сравнительный анализ развития двух цивилизаций и их ментальности.

О значении данной концепции свидетельствует то влияние, которое эта монография Гэддиса 1997 г. оказала на О. А. Вестада, начавшего свою работу в «Лондонской школе экономической и политической науки» в 1998 г. Один из первых сборников Вестада опубликованный им в качестве руководителя «Программы по изучению холодной войны» при данной школе, получил положительный отзыв Гэддиса[33]. Это позволяет предположить, что на выбор методологической основы наиболее крупного на сегодняшний день коллективного труда «Кембриджская история холодной войны», изданной под руководством Вестада, оказало существенное влияние общение между Вестадом и Гэддисом.

Третий этап. Завершение формирования подхода Дж. Л. Гэддиса к генезису холодной войны происходит уже на третьем этапе его творчества. Начало этого процесса можно связать с выходом в 2002 г. философско-методологического труда «Ландшафт истории…». На основании исторического материала холодной войны и методологических изысканий таких историков, как например, М. Блок, Гэддис сформулировал свое собственное видение движущих сил истории и холодной войны.

Используя сравнительный метод при изучении истории, Гэддис указывает на «параллелизм процессов роста» и их повторяемость на микро- и макроуровнях[34]. Автор сравнивает роль политической элиты в истории с родительским контролем над ребенком и указывает на цикличность истории, а также на неравномерность потоков времени и пространства[35]. Структуры, берущие свое начало в прошлом, позволяют историкам реконструировать исторический процесс, говорит Гэддис, ссылаясь на М. Блока[36]. Ученый указывает на недопустимость упрощения прошлого для прогнозирования будущего и говорит, что наш мир линеен на микро-уровне, и цикличен на макро-уровне. Это приводит Гэддиса к мысли, что одна и та же система может быть «простой на одном уровне и комплексной на другом»[37].

Гэддис-философ обращает внимание на взаимозависимость всех элементов нашей Вселенной и постоянный процесс превращения хаоса в порядок путем формирования и развития структур, через которые проходит информация. Воплощенная в реальности организация материи в том или ином виде представляет собой так называемое Гэддисом «окно возможности». Возможность может и не реализоваться, и здесь объективная реальность уже зависит от поведения конкретных субъективных людей, элиты, лидеров[38].

Таковы основные философские воззрения Гэддиса, которые близки школе «Анналов». Можно сказать, что мировоззрение Гэддиса представляет собой синтез позитивизма и глобального эволюционизма. Движущие силы истории выступают в качестве естественного природного закона и одновременно являются той энергией, которая питает развивающиеся структуры, упорядочивая хаос. Поэтому комплексный подход, по Гэддису, оправдан методологически[39]. Применение идеи самоорганизации и видоизменение цивилизационного подхода, т. е. привнесение в него идеи об «окнах возможностей», что, по-видимому, является развитием идеи «вызов-ответ» Тойнби, делает методологию Гэддиса вполне работоспособной.

На основе оформившейся за три десятка лет методологии Гэддис вновь обращается к холодной войне.

В работе 2005 г. ученый продолжает развивать свои идеи о цикличности истории, параллелизме развития СССР и США: «Как Соединенные Штаты, так и Советский Союз были рождены в революции. Обе страны были объяты идеологиями с глобальными чаяниями: то, что работало дома, как предполагали лидеры, может быть распространено на весь мир»[40]. Также Гэддис размышляет о континентальном господстве каждой из стран в своем регионе и одинаково неожиданном для СССР и США вступлении во Вторую мировую войну в результате внезапного нападения (германское вторжение в Советский Союз 22 июня 1941 г. и нападение Японцев на Перл Харбор 7 декабря 1941 г.). Очевидно, что историк в данном случае опять обращается к методу сравнительного анализа развития каждой из стран. Однако Гэддис указывает, что различия были еще сильнее, чем сходство.

Революция в США носила освободительный характер и привела к становлению одного из самых свободных обществ на планете, которое постепенно преодолевало расовую и половую дискриминацию. Революция в России носила классовый характер и была попыткой ускорения истории, что привело к тому, что Сталин создал «государство, в котором свободы нет вообще»[41]. Таким образом, понимание свободы, лежащее в основе социального конструирования – это первое, на что обращает внимание Гэддис в данной монографии. В целом, данный взгляд является развитием подхода 1997 г., в котором Гэддис также большое внимание уделяет идеологии как информационной системе.

Итак, взгляд изнутри и неизбежное при этом принятие идеологических установок американской политической элиты в работах ученого постепенно сменяется рассмотрением основ ментальности противоборствующих обществ на основе смешанной цивилизационно-синергетической методологии.

Если касаться непосредственно процесса перехода к холодной войне после окончания Второй мировой войны, то Гэддис выстраивает на вышеуказанной базе картину из взаимосвязанных факторов. Важнейшим из них является асимметричность в результатах Второй мировой войны для СССР и США[42]. Историк повторяет факты, приведенные им в монографии 1997 г. о потерях СССР, а также обращает внимание на тот момент, что в США и Великобритании после войны лидеры сменились, а в СССР продолжал править и укреплять свою власть Сталин, что указывает на асимметричность внутриполитической ситуации в каждой из стран.

Более детально анализируя внутреннюю политику противоборствующих держав, автор дополняет свои взгляды времен 1990-х. Он указывает, что там, где в одной из систем мы видим минус, например, неспособность решить вопрос с безработицей в капиталистических странах, в другой, социалистической системе, мы видим плюс – полную занятость. Наконец, тот факт, что Красная Армия разгромила фашизм, а СССР стал нацией победителей, давал серьезную фору «авторитарному коммунизму, как дороге будущего…», хотя на эту роль ранее претендовал «демократический капитализм»[43].

Далее Гэддис рассматривает уже субъективные факторы и мотивы людей, принимавших решения в тот период. Обращаясь к анализу личности Сталина, он говорит: «Послевоенные цели Сталина заключались в том, чтобы обеспечить безопасность себе, своему режиму, своей стране и своей идеологии как основе порядка»[44]. Сделать это можно было единственным способом – достигнув доминирования на континенте, а не восстанавливая «баланс сил»[45]. Так мы видим, что принципиального пересмотра роли Сталина как инициатора холодной войны не происходит. Гэддис просто выражает теперь более сдержанное отношение к Сталину, чем в 1997 г., когда он проводил параллель между личностями и судьбами Сталина и Гитлера.

Размышляя об американских замыслах, Гэддис в целом подтверждает сделанные ранее выводы о том, что «Вторая мировая показала несостоятельность модели существования Соединенных Штатов отдельно от мира и мира отдельно от США». «Чего хотели американцы после войны?» – спрашивает историк и отвечает, – «тоже безопасности». Однако действия США в отличие от Сталина были содержательно иными и направлены на восстановление «баланса сил» в Европе[46].

В работе 2005 г. мы видим более сбалансированную картину в отношении степени вины за развязывание холодной войны, чем в монографии 1997 г. Тем не менее, из вышесказанного следует, что роль Сталина в понимании Дж. Л. Гэддиса имела решающее значение в генезисе биполярности, что и позволило Х. М. Харрисон назвать Гэддиса «неоортодоксом», а Г. Лундестаду говорить о том, что Гэддис совершенно не учитывает роли третьих стран в конфронтации (см. введение). Р. Н. Лебоу серьезно критикует подход Гэддиса[47] за то, что во многом он упускает из виду роль общества и общественных отношений в происхождении конфронтации.

В. Л. Мальков, как было сказано выше, подчеркивает, что Дж. Л. Гэддис в 2005 г. больше не настаивает на таких категорических оценках и «оставляет больше “воздуха” для тезиса об утраченных возможностях». Более того, Гэддис указывает на деградацию американской политики и превращение ее в политику «двойных стандартов»[48].

Подводя итог вышесказанному, необходимо отметить, что Гэддис постепенно систематизировал своё видение холодной войны, перейдя от вопросов виновности СССР в развязывании холодной войны, к сравнительно-историческому анализу двух стран. После этого историк, систематизировав свои философско-исторические взгляды и методологию, перешел к изучению биполярности с позиций того или иного понимания свободы и безопасности. Отвечая на вопрос о внутренних пружинах противоборства, автор утверждает, что холодная война была не столько геополитическим противостоянием атомных супердержав, сколько соревнованием в ответе на вопрос: «Как лучше организовать человеческое общество?»[49]. Это, по нашему мнению, является важнейшим аспектом концепции Дж. Л. Гэддиса в отношении происхождения холодной войны, и позволяет говорить о его системе взглядов как об «идеологическом» подходе.  Можно утверждать, что в настоящее время данный подход является наиболее оформленным с методологической точки зрения. Он складывается преимущественно в западной историографии в ходе взаимодействия и дискуссии между такими историками как Дж. Л. Гэддис, О. А. Вестад, М. П. Леффлер и др.